Важнейшим событием была замена галликанской литургии литургией римской, проведенная по воле
Карла Великого и принятая духовенством, несмотря на редкие случаи противодействия. Введенная
тогда римская литургия сохранялась вплоть до 60-х гг. нашего столетия, до реформы папы Павла VI.
Она заметно отличалась от той литургии, которую собой заменила. Так, в ее словаре продолжали жить
такие древние понятия, как «освежение» и «упокоение», тогда как мрачные и тревожившие
воображение формулы мозарабской литургии в ней почти не удержались, если не считать Libera,
молитвы об избавлении, которая, однако, неясно когда возникла. Изменилась и церемония чтения
имен, а сопровождавшие ее молитвы приобрели иной характер: списки были разъединены, причем
имена мертвых отныне четко отделялись от имен живых. Спонтанная солидарность живых и мертвых
уступила место ходатайству за души усопших, которым грозит опасность. Поминовение мертвых стало
молитвой заступничества.

Эти молитвы. Memento, пришедшие на смену длинным и представлявшим всю общину диптихам,
стали также частными. Речь шла теперь уже не обо всех верующих, о которых церковь хранит
молитвенную память, но лишь об одном или двоих умерших, чьи имена передавались священнику,
служившему мессу. В сохранившихся латинских текстах место для имен, за которые возносилась
молитва, обозначено словами illi или illae, «такие-то», что указывает на весьма ограниченный характер
перечисления. Выбор имен стал делом частным.

Галликанское долгое чтение имен осталось, таким образом, далеко в прошлом. Но и с принятием
римской литургии оно не исчезло совсем, а только совместилось с проповедью. Теперь уже не у алтаря,
а с кафедры, окончив проповедь и сделав необходимые для жизни общины сообщения, священник
возглашал: «Помолимся, братья, за семьи такие-то и такие-то». Имена благодетелей церкви, живых и
мертвых, читались при этом не по-латыни, а на местном языке. Верующие читали «Отче наш». Тогда
священник с кафедры добавлял: «А теперь, когда мы помолились за живых, помолимся равно и за
умерших такого-то, такого-то и такого-то». Тогда читали De profundis. Списки имен были длинные,
хотя священники читали их обычно как можно быстрее, проглатывая половину слов. Донаторы церкви
обязывали священников называть их имена с кафедры в определенные дни или по определенным
праздникам.

Новый смысл, придававшийся молитвам за мертвых в римской литургии, превращал любую мессу в
заупокойную, чего не было во времена чтения диптихов. Поэтому-то в Риме первоначально молитва
Memento на воскресных и праздничных богослужениях не звучала. Нет ее и в сакраментарии, который
папа Адриан I направил Карлу Великому как образец римской мессы, а флорентийский сакраментарии

XI в. уточнял по поводу Memento: «В воскресенье и в дни больших праздников ее не читают».

В этом случае мертвых просто исключали из церковной генеалогии, какой она представала некогда в
диптихах, а затем в молитвах, читавшихся проповедником с кафедры. Исключали мертвых не из
безразличия к ним, а, напротив, именно потому, что особые молитвы, прямо относившиеся к ним,
приобрели новое, более сильное значение. Многочисленные мессы, служившиеся в течение всей
недели в Раннее Средневековье (раннехристианская церковь их не знала), превращались благодаря
Memento в заупокойные. По этой же причине церковь избегала омрачать этой молитвой праздничный
характер воскресного богослужения.

В IX в. на территории будущей Франции на таких заупокойных мессах уже не возглашали «аллилуйя».
Быть может, мертвые начали уже внушать страх? Во всяком случае, несомненно» что отныне они уже
рассматривались как отдельное сообщество и не смешивались с остальным «народом Божьим» —
массой верующих христиан. Однако вскоре люди станут столь чувствительны к нуждам душ умерших,
которым угрожала опасность проклятия, что перестанут исключать их из ритуала воскресного
богослужения. Так что начиная с X в. уже трудно было себе представить религиозный акт, при котором
не затрагивалась бы в молитвах судьба умерших.

Монашеское восприятие: сокровище церкви