умерший был молод, иногда весьма пространным, если он был стар и знаменит. Длинные надгробные
надписи покрывали полы и стены церквей и погребальных галерей кладбищ, словно страницы
биографического словаря, читаемого всеми прохожими.

Некоторым, обиженным жизнью, эпитафия давала благоприятный случай заявить протест против
несправедливостей судьбы, подобно тому как это сделал в 1562 г. Пьер Ле Мэстр, «нотарий и
секретарь великого короля». «Служитель Бога, Правосудия и Веры», он за все свои труды пожал лишь
неблагодарность, тщетную надежду и забвение. Но несправедливость великих мира сего не ослабила
блеска его репутации, которой он добился исключительно собственными добродетелями, пусть и не
признанными при жизни. Сохраняемое им «имя порядочного человека» навсегда увековечит на земле
его славу, и ее не победит ни смерть, ни время.

Подобная эпитафия, исполненная обиды и горечи, встречается нечасто. Зато эпитафий героических
было множество, особенно в XVII в., когда бесчисленные войны французских королей унесли десятки
тысяч жизней. То были первые индивидуальные памятники павшим в сражениях, и, несмотря на все
испытания, перенесенные французскими церквами в эпоху Революции, некоторые из таких надписей
еще сохранились там на стенах благодаря основательным реставрационным работам.

Иные эпитафии XVII-XVIII вв. представляют собой пространные генеалогии знатных семейств,
соединенные с яркими повествованиями о славных деяниях и воинских подвигах. Так, в капелле семьи
герцогов Жеврских в монастыре целестинцев на надгробной плите Леона Потье де Жевра, пэра
Франции, умершего в 1704 г., подробно перечислены его титулы и имена его предков, сообщается, что
в 1665 г. в бою под ним было убито два коня, что он попал в плен, но смог бежать и догнать свой полк.
Перечисляются звания и части, где он служил, — настоящий официальный некролог. В той же часовне
можно видеть надгробия тех из рода де Жевр, кто пал на поле брани: «Прохожий, у тебя перед глазами
образ дворянина, чья жизнь была столь образцовой, что его смерть не могла не быть славной». «Этот
храбрый муж погиб с оружием в руках, осыпанный похвалами отечества и покрытый землей врагов»
(покойный остался лежать под развалинами взорванной башни в Лотарингии). «Прохожий, мог ли
великий воин иметь более почетное погребение! Если ты француз, отдай свои слезы солдату, который
отдал всю свою кровь величию этого государства и погиб в 32 года, покрытый 32 ранами. (...) Ты
помолишься за его душу, если твоя душа чувствительна к прекрасным деяниям». Человек, о котором
это написано, маркиз де Жевр, погиб в 1643 г., но эпитафия была составлена позднее, во второй
половине столетия, сыном покойного — основателем семейной часовни-усыпальницы[199].

Помимо воинских подвигов надгробные надписи увековечивали, хотя и более скромно, также
дипломатические карьеры, знание наук и искусств, канонического и светского права: церкви Рима
полны таких надгробий, относящихся к XV—XVIII вв. Некоторые из эпитафий весьма пространны, но
большинство их отличаются лаконизмом. Мелкий судебный чиновник с гордостью перечисляет
королей, которым он служил; скульптор и камнерезчик приглашает прохожего полюбоваться его
«прекрасными творениями, которые вы видите в этой церкви и в других местах» (1663 г.). В XVI в.
посмертной славы удостаивается в надгробных надписях и супружеская верность. Семейным счастьем
дышит эпитафия супругам Матьё Шартье и Жанне Брюнон в церкви Сент-Андре-дез-Ар 1559 г.,
завершающаяся словами: Пятьдесят лет, друг другу верность храня, Делили ложе, не ссорясь и не
бранясь.

Другой муж, восхваляя супружеские добродетели усопшей жены, кратко рассказывает целую историю
их брака: за все это время он «в ней ничего не нашел, что мог бы порицать».

Некоторые эпитафии были предназначены для публикации как одна из классических форм
надгробного похвального слова. В 1619 г. иезуиты в Понт-а-Муссон напечатали надгробную надпись,
сделанную латинскими и французскими стихами для одного из умерших юных воспитанников ордена,
Клода Юро.

Мирская слава и вечное спасение в эпиграфической литературе XVI—XVII вв. по-прежнему тесно
связаны между собой, но эта связь не осознается как нечто необходимое. Понятия эти начинают
разделяться, что открывает или, точнее, приоткрывает дверь современной секуляризации. Известность
на земле уже не считается лучшим путем к бессмертию на небесах. Однако вера в спасительную силу
мирской славы была еще такова, что в представлениях современников громкое имя умершего делало
почти ненужным людское красноречие, выраженное в форме эпитафии. Прижизненная молва о