христианского. Оно могло быть вызвано натурализмом, мало искушенным надеждами на спасение в
потустороннем мире.

Будучи, таким образом, более поздним типом надгробия, плиты соответствовали стремлению людей
того времени поставить надгробный знак одновременно и видимый, и исполненный смирения, и
выражавший более дружескую, чем прежде, близость с обитателями подземного мира, переставшими в
средние века внушать живым страх. Надгробие-плита, составляющее часть пола, но отмеченное
гравюрой или барельефом, является поэтому оригинальным творением средневекового гения и его
двойственной чувствительности, знаком компромисса между традиционным забвением погребения
(когда захоронение тела в освященной земле считалось достаточной гарантией спасения души
умершего) и новой потребностью утвердить, хотя бы скромно, его идентичность, его индивидуальный
характер.

Если вертикальные надгробия по самой своей форме были предназначены стать памятниками великим
мира сего (хотя служили образцом и для надгробий людей менее высокопоставленных), то надгробие-
плита, которое живые должны были попирать ногами, воплощало идею смирения. В период
наибольшей монументальности надгробных памятников, в XIV—XVI вв., горизонтальным надгробиям
отдавали предпочтение те завещатели, которые хотели дать доказательство христианского смирения.
Это был единственный тип надгробия, допускавшийся такими видными деятелями Контрреформации,
как св. Карло Борромео, архиепископ Миланский («не возвышающееся над полом»), В XVII и XVIII вв.
горизонтальное надгробие, как и надгробие-эпитафия, благодаря их скромности стали достоянием тех
ремесленников и крестьян, кто вступил в еще узкий в то время круг обладателей видимого надгробия.

Разумеется, надгробие-плита также подвергалось украшательским ухищрениям тогдашнего искусства
и могло выражать все красноречие людей тщеславных. Не подымая надгробие над полом, мраморная
мозаика позволила в XVI-XVIII вв. украсить его пышными многоцветными геральдическими
орнаментами, сопровождаемыми надписями. Самые красивые плиты можно сегодня видеть в церкви
Иисуса в Риме и в церкви рыцарей Мальтийского ордена в Валетте. После долгого периода небытия
вновь появляются на надгробиях обоих типов эпитафия и портрет, дающие смысл памятнику. Их
взаимодействия, сочетания, сложные игры заслуживают внимательного рассмотрения.

В воображаемом музее надгробий: лежащая статуя

Построим мысленно музей, объединяющий последовательно все известные и описанные надгробные
памятники, классифицированные по эпохам и регионам; это позволит нам проследить всю историю
развития такой коллекции. Несомненно, обнаружатся некоторые региональные особенности, как,
например, сохранение саркофагов в странах Средиземноморья или статуй, лежащих с открытыми
глазами в «готических» странах. Но при панорамном видении развития эти различия покажутся
несущественными. Скорее в глаза бросится генетическое единство форм с XI по XVIII в., несмотря на
все смены эпох в искусстве и стилей. До XI в. нет еще почти ничего, если не считать следов некоторых
раннехристианских обычаев. После XVIII в. есть уже нечто новое: наши современные кладбища.
Между XI в. и серединой XVIII в. генетический континуитет непрерывен: переход от одной формы к
другой почти неощутим и часто связан больше с оттенками моды, чем с основополагающими,
структурными признаками.

Однако даже беглый взгляд быстро выделит два различных ряда форм: ряд «лежащих» и ряд
«молящихся». Эти ряды форм надгробных статуй не всегда сосуществуют и не сменяют один другой

— они взаимно налагаются. Сохранение в течение полутысячелетия этих двух основных фигур
заставляет ощущать тайную и упорную привязанность к народному представлению о смерти, глубоко
прочувствованному, но никогда не находившему конкретного выражения.

Наивный и торопливый посетитель такого воображаемого музея надгробий, не колеблясь, скажет, что
лежащие статуи напоминают самих умерших, только что расставшихся с жизнью и выставленных на