распятие, иметь подле себя священника и
повторять за ним символ веры, к чему обычно побуждают
больных. (...) Ад переполнен проклятыми, которые перед смертью все это
проделали. Умереть таким
образом — значит умереть смертью, утешительной поистине для язычников, но
обычно пагубной для
умирающего, коль скоро он не предпринял иной подготовки. (...) Необходимо
приняться за это еще
задолго до смерти, иначе говоря — нужно не меньше всей жизни, чтобы подготовить
себя к состоянию,
подобающему благой смерти.. ,»[232]
Благая смерть и
народное благочестие
Моралисты Реформации, как и Контрреформации,
не переставали обличать суеверия, обещавшие
чудесное знание тайных истин, которым можно было бы воспользоваться для
спасения души в
последние минуты земного существования. Известно, например, что в печатных
изданиях первой
половины XVI в. к молитвам Божьей Матери и святым делались апокрифические
добавления: «Кто
прочтет эту молитву, будет знать час своей смерти, ибо Матерь Божья явится ему
за пятнадцать дней
до этого». Не следует доверяться этим припискам, убеждает в 1554 г. некий
автор-иезуит.
Но все эти суеверия, связанные с благой
смертью и решительно осуждавшиеся церковной элитой,
римская Церковь на практике терпела и молчаливо признавала. Эти проявления народного
благочестия
увеличивали приток верующих в церкви, ведь народ оставался верен своим четкам и
образкам,
дававшим тем, кто носил их при жизни, уверенность в благой кончине или по
крайней мере в том, что
время пребывания его души в чистилище будет сокращено. На ретаблях алтарей в
часовнях,
предназначенных для душ в чистилище, часто изображали четки, изобретение
которых приписывалось
св. Доминику. На одной из картин в церкви в Пертюи ангел возносит на небо душу
в виде ребенка с
образком в руке. В церкви в Пелиссане спасенная душа держит четки, обвитые
вокруг запястья.
Несомненно, именно в это время после Тридентского собора, когда
распространяется почитание четок,
входит в обычай обвивать четками руки покойника, уже сложенные в традиционной
позе
средневекового «лежащего», и этот обычай сохраняется до наших дней.
Складывается впечатление, что между народными
верованиями, решительно отвергаемыми как
суеверия, но упорно продолжающими существовать, и ригоризмом церковных
моралистов-
реформаторов устанавливается своеобразный компромисс. Так, к середине XVII в.
народные верования
соединяются с догматическими представлениями, остававшимися долгое время
достоянием
малочисленной элиты теологов, таких, как св. Фома Аквинский, или философов, как
Данте:
представлениями о чистилище. В парижских завещаниях до 1640 г. упоминания о
чистилище
встречаются очень редко. Но затем — тогда же, когда и «надгробия души» или
фундационные
таблички, — эта идея приобретает необычайную популярность.
Тот же компромисс угадывается и в завещаниях.
Всем проповедям церковных моралистов
Контрреформации не удалось устранить заботу о «дне последнем и часе» и глубоко
укорененную веру
в экстраординарные возможности для спасения души, связанные именно с самим
моментом
физической смерти, который отнюдь не равен всем другим моментам жизни. Подобные
традиционные
мотивы звучат, например, в завещании некоего священника 1690 г.: «Мой
преклонный возраст и
великие недуги, охватывающие меня очень часто, предупреждают меня о том, что
смерть близка и что
я могу умереть в любой час». Мы видим здесь все тот же образ смерти,
предупреждающей о своем
приближении, и завещатель ждет этого предупреждения, чтобы приступить к
последним
распоряжениям, которые и в католической, и в протестантской традиции продолжают
рассматриваться
как фундаментальная обязанность христианина. «Я вменил себе в обязанность, дабы
не быть
застигнутым врасплох, сделать как можно раньше то, что я хотел бы сделать в
последнюю минуту
своей жизни, когда я, быть может, буду больше не в состоянии ничего сделать по
причине слабости,
когда мой дух и мое сердце придут в умаление»
Вполне очевидно, что в повседневной жизни
момент смерти остается важнейшим. Но ученая элита
XVI-XVIII вв. отказывается с этим смириться и стремится, напротив, преуменьшить
его значение.
(Впрочем, во второй половине XVIII в. во Франции христианские апологеты и их
противники,