ФИЛИПП АРЬЕС "ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ" СМЕРТЬ КАК ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
 
На главную
 
 
 
 
 
 
 
Предыдущая все страницы
Следующая  
ФИЛИПП АРЬЕС
"ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ"
СМЕРТЬ КАК ПРОБЛЕМА ИСТОРИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ
стр. 143

распятие, иметь подле себя священника и повторять за ним символ веры, к чему обычно побуждают
больных. (...) Ад переполнен проклятыми, которые перед смертью все это проделали. Умереть таким
образом — значит умереть смертью, утешительной поистине для язычников, но обычно пагубной для
умирающего, коль скоро он не предпринял иной подготовки. (...) Необходимо приняться за это еще
задолго до смерти, иначе говоря — нужно не меньше всей жизни, чтобы подготовить себя к состоянию,
подобающему благой смерти.. ,»[232]

Благая смерть и народное благочестие

Моралисты Реформации, как и Контрреформации, не переставали обличать суеверия, обещавшие
чудесное знание тайных истин, которым можно было бы воспользоваться для спасения души в
последние минуты земного существования. Известно, например, что в печатных изданиях первой
половины XVI в. к молитвам Божьей Матери и святым делались апокрифические добавления: «Кто
прочтет эту молитву, будет знать час своей смерти, ибо Матерь Божья явится ему за пятнадцать дней
до этого». Не следует доверяться этим припискам, убеждает в 1554 г. некий автор-иезуит.

Но все эти суеверия, связанные с благой смертью и решительно осуждавшиеся церковной элитой,
римская Церковь на практике терпела и молчаливо признавала. Эти проявления народного благочестия
увеличивали приток верующих в церкви, ведь народ оставался верен своим четкам и образкам,
дававшим тем, кто носил их при жизни, уверенность в благой кончине или по крайней мере в том, что
время пребывания его души в чистилище будет сокращено. На ретаблях алтарей в часовнях,
предназначенных для душ в чистилище, часто изображали четки, изобретение которых приписывалось
св. Доминику. На одной из картин в церкви в Пертюи ангел возносит на небо душу в виде ребенка с
образком в руке. В церкви в Пелиссане спасенная душа держит четки, обвитые вокруг запястья.
Несомненно, именно в это время после Тридентского собора, когда распространяется почитание четок,
входит в обычай обвивать четками руки покойника, уже сложенные в традиционной позе
средневекового «лежащего», и этот обычай сохраняется до наших дней.

Складывается впечатление, что между народными верованиями, решительно отвергаемыми как
суеверия, но упорно продолжающими существовать, и ригоризмом церковных моралистов-
реформаторов устанавливается своеобразный компромисс. Так, к середине XVII в. народные верования
соединяются с догматическими представлениями, остававшимися долгое время достоянием
малочисленной элиты теологов, таких, как св. Фома Аквинский, или философов, как Данте:
представлениями о чистилище. В парижских завещаниях до 1640 г. упоминания о чистилище
встречаются очень редко. Но затем — тогда же, когда и «надгробия души» или фундационные
таблички, — эта идея приобретает необычайную популярность.

Тот же компромисс угадывается и в завещаниях. Всем проповедям церковных моралистов
Контрреформации не удалось устранить заботу о «дне последнем и часе» и глубоко укорененную веру
в экстраординарные возможности для спасения души, связанные именно с самим моментом
физической смерти, который отнюдь не равен всем другим моментам жизни. Подобные традиционные
мотивы звучат, например, в завещании некоего священника 1690 г.: «Мой преклонный возраст и
великие недуги, охватывающие меня очень часто, предупреждают меня о том, что смерть близка и что
я могу умереть в любой час». Мы видим здесь все тот же образ смерти, предупреждающей о своем
приближении, и завещатель ждет этого предупреждения, чтобы приступить к последним
распоряжениям, которые и в католической, и в протестантской традиции продолжают рассматриваться
как фундаментальная обязанность христианина. «Я вменил себе в обязанность, дабы не быть
застигнутым врасплох, сделать как можно раньше то, что я хотел бы сделать в последнюю минуту
своей жизни, когда я, быть может, буду больше не в состоянии ничего сделать по причине слабости,
когда мой дух и мое сердце придут в умаление»

Вполне очевидно, что в повседневной жизни момент смерти остается важнейшим. Но ученая элита
XVI-XVIII вв. отказывается с этим смириться и стремится, напротив, преуменьшить его значение.
(Впрочем, во второй половине XVIII в. во Франции христианские апологеты и их противники,

Предыдущая Начало Следующая  
 
 

Новости