То, что мы наблюдаем, есть не что иное, как разрыв многовекового единства церкви и кладбища,
зафиксированный уже в сочинении епископа де Спонда. Мысль обустроить кладбище, физически
отделенное от церкви, больше никого не смущает, и в городах такие случаи становятся все более
частыми. Единственные неудобства такой отдаленности кладбища от церкви были практического
порядка: потеря времени и сил для клира, обеспечивавшего ритуал погребения. Перемещения кладбищ,
о которых уже говорилось, привели к специализации кладбища как места, предназначенного
исключительно для захоронений. Даже не замечая этого, перестали хоронить мертвых ad sanctos, «у
святых», если не считать небольшого числа богатейших прихожан. Во второй половине XVIII в. число
захоронений на кладбищах под открытым небом еще больше возросло. В отчетах 1763 г. кюре говорят
о все более частых требованиях похоронить покойного именно на кладбище. Нет сомнения, что в
течение XVII в. пуповина, соединявшая церковь и кладбище, ослабла, хотя и не порвалась совсем. Эта
безмолвная, малозаметная история могла бы быть истолкована в смысле обмирщения, секуляризации, в
го время как в действительности она — дело рук самой церковной элиты.

Молчаливое разделение церкви и кладбища — не единственный аспект этого явления. Представим себе
все эксгумации, разрушение и перемешивание человеческих останков, бывшие неизбежным
следствием перемещения кладбищ: никто не давал себе труда беречь покой усопших. Вместе с землей
выкапывали и кости, дабы заложить фундаменты новых церковных построек. Рыцари Мальтийского
ордена в Валетте в XVI в. воздвигли свою частную молельню прямо на кладбище своих предков. И
духовенство, и миряне относились к тому, что останки их отцов были так грубо потревожены, с
полным безразличием. Безразличие это не походило на прежнюю спокойную близость живых и
мертвых в прогулках между рядами костей, сложенных в погребальных галереях. Никто уже не
склонен был подобрать мимоходом череп в саду, как это сделал Гамлет. Теперь череп скорее
отбросили бы в сторону или использовали бы вместе с другими стройматериалами, если только он не
послужил бы для какой-нибудь таинственной и эзотерической цели, к чему мы еще вернемся в
дальнейшем.

Глава 7. «Суетности»

Желание простоты в похоронах и завещании

Отдаление от смерти, остающейся тем не менее всегда близкой, проявляется с конца XVII в. во все
усиливавшемся желании простоты во всем, что связано со смертью. В желании этом выражалась — но
с большей, чем прежде, убежденностью — традиционная вера в хрупкость жизни и бренность
человеческого тела. Кроме того, в нем сказывалось мучительное чувство небытия, которое надежда на
загробное существование так и не смогла облегчить. На протяжении всего XVII и XVIII вв. общество
скользит по склону к пропасти небытия и к безразличию к смерти и умершим.

Желание простоты подтверждается завещаниями. Конечно, оно всегда в них присутствовало: мы уже
видели, что всегда находилась категория завещателей, отказывавшихся, со смирением, иногда
несколько показным, от привычной пышности погребения. Но с конца XVII в. этот тип завещания
становится особенно распространенным и, что особенно важно, банальным. Поначалу (XVI—XVII вв.)
эта простота скорее аффектирована и ей сопутствуют предписания, сводящие ее на нет. Позднее
(XVII-XVIII вв.) желание простоты заявляется особенно часто, и наконец (в XVIII в.) оно становится
принадлежностью стиля.

Желание простоты охватило и великих мира сего. Елизавета Орлеанская, дочь герцога Гастона
Орлеанского, в завещании 1684 г. не хочет иных бдений над ее гробом, кроме чтения Псалтыря двумя
священниками, и только потому, что это чтение составляло часть похоронной литургии. Вопреки
традиции выставлять тело умершего на всеобщее обозрение, она предписывает оставить ее на
соломенном тюфяке поверх кровати, накрыть тело простыней, задернуть занавески алькова, а на
столик в ногах кровати поставить лишь распятие и два канделябра по две желтые свечи в каждом — и
это для принцессы крови! Далее она велит не обивать стены траурным крепом и просит дам ее двора не
проводить бессонных ночей над ее телом, «ибо я не заслуживаю, чтобы со мной обходились по-