Помимо этих соображений играет роль еще одна
забота, ранее, кажется, не встречавшаяся: забота о
целостности тела. В своем завещании 1597 г., за два года до своей кончины в
Мадриде, герцог де
Терранова требует похоронить его в родной Сицилии, в церкви монастыря,
основанного его предками,
рядом с «герцогиней, моей возлюбленной супругой». Итак, его телу предстоит
долгое путешествие,
однако он решительно настаивает, чтобы его тело «не вскрывали, дабы положить в
него благовония
или что-либо другое, а оставили таким, как оно есть, и так похоронили»[263].
Герцог наотрез
отказывается от издавна полагавшихся ему по социальному рангу сложных процедур
сохранения от
разложения его благородной плоти. Мы угадываем здесь ту же идею, какую мы уже
встречали у
врачей: идею целостности мертвого тела, носителя единства жизненной субстанции.
Наконец, третий мотив, упоминавшийся с конца
XVII в. для обоснования или отрицания
необходимости вскрытия, — научное познание, исследование, движимое
экзистенциальной тревогой и
любопытством. В своем завещании 1754 г. герцог де Сен-Симон объясняется
напрямую. Перечислив
меры предосторожности, которые следовало принять, чтобы точно установить факт
смерти, он
предписывает по истечении 30 часов с момента кончины вскрыть его тело в двух
местах, в области
носа и в нижней части горла, «дабы узнать ради общественной пользы причины этой
закупорки
носовой полости, которая была для меня настоящей болезнью, и этих странных
приступов удушья,
которые я всегда ощущал». Лишь после этого его должны были перенести в сельскую
церковь,
находившуюся в его владениях
Некоторые же завещатели упорно отвергали
вскрытие, несмотря на звучавшие вокруг них научные
аргументы. Вот одно из завещаний 1712 г.: «Прежде всего я запрещаю, чтобы, по
каким бы то ни было
возможным соображениям, производилось какое-либо вскрытие моего тела, будучи
убежден, что из
этого нельзя извлечь никаких указаний к пользе и сбережению моих дорогих детей,
которых я
достаточно люблю, чтобы пожертвовать ради них своими антипатиями, если бы я
думал, что это
принесет им хоть малейшее благо». Тот же мотив мы находим в завещании советника
парижского
парламента 1723 г.: «Я желаю и хочу, чтобы не производилось вскрытие моего
тела, какая бы ни была
причина или повод, даже в целях предотвращения у других того или иного
преходящего недуга»[265].
Анатомия для всех
Вполне могло быть, что семейный хирург без
всякой огласки производил вскрытие в отдельном
анатомическом кабинете. Ведь анатомия была нужна и полезна не только врачам.
Она нужна была и
философам, как об этом говорит статья «Анатомия» в «Энциклопедии» Д'Аламбера и
Дидро:
«Познание самого себя предполагает знание
тела, а знание тела предполагает знание такого
удивительного сцепления причин и следствий, что никакое иное знание не ведет
более прямой дорогой
к понятию всеведущей и всемогущей мудрости». Разбираться в анатомии важно и
должностным лицам,
иначе они «будут вынуждены слепо придерживаться отчетов врачей и хирургов» и во
всем полагаться
на экспертов. Анатомия необходима и художникам, да и вообще «всякому человеку»,
составляя
неотъемлемую часть культурного багажа любого образованного члена общества:
«Каждый
заинтересован в познании своего тела». То был прямой путь к познанию Бога —
Бога XVIII столетия!
В своем дневнике периода Французской
революции парижанин Селестен Гиттар де Флорибан вел
наблюдения за тем, как функционирует его тело, и каждый день заботливо вносил
новые записи[266].
Неудивительно, что велик был интерес и к изучению анатомии. Требовалось, чтобы
обучение ей стало
доступно для широкой публики. Та же статья в «Энциклопедии» считает полезным,
чтобы в различных
больницах были достаточно подготовленные прозекторы, способные показывать на
разных трупах
отдельные части организма «всем тем, кто по своему положению обязан овладеть
этим знанием или
кого влечет к этому любопытство». Наблюдать за работой прозектора и слышать его
объяснения было
бы достаточно для тех, кто «не стремится углубляться», и им совсем не
обязательно было бы самим
производить вскрытие трупов.
Само слово «анатомия» очень рано входит в
обыденную речь. Если верить «Опыту всеобщего словаря»
Антуана Фюретьера (1684), о человеке, истощенном долгой болезнью, исхудавшем,
похожем на скелет,