Вариантом этого же популярного сюжета является
история, случившаяся опять-таки в Тулузе с
советником местного парламента, у которого умерла молодая жена. До замужества
она была
помолвлена с шевалье де Сезанном, впоследствии, по слухам, убитым в Америке. Но
через какое-то
время шевалье де Сезанн вернулся в Тулузу с женой, и безутешный советник был
поражен ее
сходством с той, которую потерял навсегда. Он потребовал эксгумации — гроб был
пуст. Де Сезанн
объяснил: вернувшись во Францию, он узнал сразу и о браке своей невесты, и о ее
смерти и решил
покончить с собой. Но прежде «я захотел увидеть в последний раз ту, которую так
любил».
Подкупленный им могильщик достал и вскрыл заветный гроб. «Минуту спустя сквозь
раздвинутые
доски я смог увидеть белый саван, неясно обрисовывающий человеческие формы;
тогда я опустился на
колени и осторожно приподнял смертный покров; лицо, обрамленное густыми
волосами, явилось моим
глазам, затуманенным слезами». Да, это рассказ не маркиза де Сада: здесь плачут
и молятся, а не
кощунствуют, бросая вызов всем установлениям, божественным и человеческим. Но
основа
чувственности та же: «Я нагнулся, дабы запечатлеть последний поцелуй на ее лбу,
приблизил свое
лицо к ее лицу, и мне показалось, что я ощущаю или слышу последний вздох... Она
была жива!»
В какой мере все эти рассказы были
вдохновлены реальными фактами? Маркиз де Сад сообщает: «Я
часто встречал в Париже человека, который платил золотом за все трупы юных
девушек и мальчиков,
умерших насильственной смертью и только что похороненных. Он приказывал
приносить их к нему
домой и совершал неисчислимые ужасы над этими свежими телами». Конечно, маркиз
не самый
достоверный свидетель, однако его слова странным образом подтверждает памятная
записка,
адресованная в 1781 г. генеральному прокурору Парижа по поводу непристойностей,
связанных с
погребениями. «Тела, опущенные в эту общую яму, ежедневно подвергаются самому
недостойному
надругательству. Под предлогом исследований люди, не довольствуясь трупами,
отдаваемыми
больницам, похищают также мертвые тела с кладбищ и творят над ними все, что
могли внушить им
непочтительность и распутство»[280].
Правда ли это? Во всяком случае, так думали,
подозревая частных любителей анатомии в «распутстве»
с телами умерших. В Неаполе принц Раймондо ди Сангро был обязан своей дурной
репутацией опытам
над человеческими телами. Мы можем сегодня считать подобные обвинения лишенными
оснований,
но это не отменяет того, что испытываешь странное чувство, стоя в капелле
дворца, служившей
анатомическим кабинетом, посреди причудливых надгробных статуй в семейной усыпальнице
принца.
Эти статуи кажутся свежевыкопанными трупами, ожидающими вскрытия или иного,
худшего,
посягательства со стороны богатого и праздного любителя анатомии.
Кладбище мумий
Но даже если во всех этих романтических
историях было куда больше вымысла, чем правды, для нас в
них существенно то, что относится к миру воображаемого, к миру фантазмов. Эти
фантазмы
соединяются с суждениями врачей, видевших в трупе нечто вроде особого существа,
обладающего
собственной энергией движения и способного воздействовать на чувства живых.
Подобные идеи, даже
если их исповедовали лишь некоторые ученые, пораженные наблюдениями за
остаточной
чувствительностью мертвецов, или немногие извращенцы, искавшие еще неведомых
наслаждений,
были разлиты в воздухе эпохи, проникая в широкие слои народа. Общим во всех
этих идеях было
убеждение, что труп не должен исчезнуть, что в нем сохраняется нечто важное,
что его следует беречь
и что может быть полезным выставлять его напоказ и смотреть на него. Такое
убеждение привело в
XVII в. к изменению, по крайней мере в
странах Средиземноморья, а затем в Испанской Америке,
самого облика некоторых кладбищ. Так возникло то, что мы можем назвать
кладбищами мумий; они
исчезли в Европе в конце XIX в., в Латинской же Америке сохранялись дольше.
Мы помним, что врачи XVII в. и даже еще
Заккиа занимались проблемой консервации трупов. Отсюда
родилась идея: не покидать мертвое тело после погребения, а сохранять с ним
контакт, следить за
происходящими с ним изменениями и выставлять его напоказ, когда оно примет
окончательный облик
скелета или мумии.
