Гекльберри продолжает: «Все очень жалели, что она умерла, потому что она могла бы написать еще
больше этих картин, и по тем, что остались, всякий мог видеть, какая это была потеря. А по-моему, с
таким настроем ей было лучше на дне могилы. Перед смертью она работала над одной картиной —
самой большой из всех, — и по утрам, и по вечерам она молилась, чтобы ей было даровано не умереть,
пока не закончит ее. Но ей не повезло. На этой картинке молодая женщина в длинной белой рубашке
собиралась броситься с моста; волосы у нее были распущены, она глядела на луну, по щекам ее текли
слезы; две руки она сложила на груди, две протянула перед собой, а еще две простирала к луне.
Художница хотела сначала посмотреть, что будет лучше, а потом стереть лишние руки». Увы, ей уже
не хватило времени сделать свой выбор, и ее последнее произведение так и осталось: «У молодой
женщины на этой картинке довольно приятное лицо, только рук уж очень много, и от этого она, по-
моему, смахивает на паука».

Покойная мисс Грэнджерфорд была, кроме того, поэтом и, подобно французским аристократам де Ла
Ферронэ, вела дневник, куда «наклеивала вырезанные из «Пресвитерианской газеты» объявления о
похоронах, заметки о несчастных случаях и болезнях и сама сочиняла про это стихи». «Стоило кому-
нибудь умереть, будь это мужчина, женщина или ребенок, покойник еще и остыть не успеет, а она уже
тут как тут со своими стихами». Марк Твен помещает здесь «Оду на кончину Стивена Даулинга
Ботса», который был сражен не корью, и не свинкой, и не несчастной любовью: К судьбе несчастного
Вотса Склоните печальный слух: Свалившись на дно колодца, К небесам воспарил его дух.

Достали его, откачали, Но уже поздно было: Туда, где нет печали, Душа его воспарила.

Созданная ироническим воображением Марка Твена, дочь полковника Грэнджерфорда кажется
реальнее самой реальности, несмотря на изрядную долю насмешки, или как раз благодаря ей.

Очарование смерти было лишь одной из створок диптиха. Другой было возведение себе дома на
небесах. В этой странной логике смерть культивировалась и была желанной, ибо вводила в вечность,
где души вновь обретают друг друга. На небесах можно было найти все, что делало человека
счастливым на земле: любовь, привязанность, семью, без того, что печалило: без разлук и расставаний.

Во второй половине XIX в. число утешительных историй в Америке приумножилось. В них авторы,
часто женщины, стараются убедить своих читателей и особенно читательниц, что смерть в
действительности не отняла у них дорогих сердцу существ и что они еще вновь обретут их — или
после своей собственной смерти, или же прямо здесь, на земле. Мать маленького Джеймса Артура
Коулда посвятила его памяти целое сочинение. В нем она утверждала, что, умирая, ее сын был в
состоянии общаться с духами умерших родственников и передавать их послания живущим, а также
«видел ангелов, танцующих в предвидении его скорого прибытия». «Он был в буквальном смысле
медиумом и после смерти продолжал являться своим родным». В этом, как и во многих ему подобных
текстах выражены две примечательные идеи: с одной стороны, воссоздание на небесах эмоциональных
связей, существовавших на земле, и, с другой, общение с духами умерших. Первый аспект нам уже
хорошо известен. В вышедшем в 1853 г. трактате одного пастора даны два описания Царства Божьего
на небесах: одно — традиционное для христианства изображение рая, населенного блаженными
праведниками; другое — совершенно новый образ «дома Отца нашего, где происходят сцены семейной
жизни, совсем как в наших домах».

В 1860 — 1880-х гг. появляется желание пойти дальше и попытаться воссоздать жизнь на небесах во
всех деталях. Авторы книг утешения испытывают все большую потребность в некоем гигантском
духовном телескопе — эпоха великих технических открытий! — дабы увидеть умерших вблизи, во
всей их блестящей действительности. В те самые годы, когда в католических церквах Франции пели:
«На небесах, на небесах мы вновь найдем друг друга», американцы воспевали в своих религиозных
гимнах небо как home beyond the skies, «дом по ту сторону небес». Весьма популярная тогда
писательница Элизабет Стюарт Филипс очень живо рисует в своих книгах повседневный быт
обитателей этого заоблачного дома, их привычки и занятия, как они воспитывают детей, беседуют,
любят. Она знает все, что там происходит, благодаря откровениям некоего врача (или его духа),
который ее таинственным образом навещает. В другой ее книге старая дама видит небо как место, где
солдаты, павшие в Гражданской войне, болтают с президентом Линкольном, где девушки из бедных
семей могут играть на фортепьяно, которого у них не было на земле, и где у самой созерцательницы
исчезает седина в волосах.