Все это не особенно отличается от представлений, распространенных в ту эпоху в католических
странах: в Италии, во Франции. Однако, быть может, потому, что представления эти в США могут
выражаться более свободно, без церковной цензуры, этот аспект выступает в Америке с большей
наивностью и грубоватой прямотой. Люди здесь дают волю своему воображению и не колеблясь
рассказывают, какой они видят жизнь после смерти, во что веруют. Другая идея — общение с духами
усопших — ведет нас к спиритизму. Мы уже очень ясно видели ее в описании кончины маленького
Джеймса, «медиума». Отнюдь не случайно именно Америка стала родиной спиритизма. Нет сомнений,
что там желание установить общение по обе стороны смерти заявило о себе раньше и более
определенно.

Католический менталитет того времени — у де Ла Ферронэ, у Ламартина — довольствуется
поддержанием памяти об умершем, не доходя до реалистической ее материализации. Впрочем,
случается, память о покойном столь сильна и интенсивна, что создает иллюзию реального общения с
ним. В «Медитациях» молодого Ламартина Эльвира является ему в снах, но явление ее
воспринимается как действительный факт. Поэт слышит шаги возлюбленной, приглушенные мхом,
ощущает легкое дуновение — всегдашний знак присутствия духа:

Да, это ты, в это не сон!

Ангелы неба, я вижу ее...

Душа Эльвиры пересекает «барьер, разделяющий две вселенные».

Для Элизабет С. Филипс барьера уже никакого нет. Смерть — лишь одно из состояний жизни, а не
прекращение ее; живые и мертвые могут обняться в реальности, а не только в воображении. В
предисловии к своей книге стихов «Песни молчащего мира» (1885) она объясняет, что эти стихи были
продиктованы ей самими усопшими. Как и другие произведения писательницы, этот сборник имел
огромный успех. Верования, распространенные прежде в буржуазной среде и отразившиеся в этих
книгах, проникают, вероятно, к середине прошлого столетия и в широкие слои народа. По словам
Л.О.Сома, он не обнаружил в изученном им корпусе писем эмигрантов подобных мотивов. Но вот одно
интересное исключение. 1852 год. Джинни умирает от родов. Г од назад она уже потеряла одного
ребенка. Она не боится смерти, умирает кротко, праведно, с мягкой улыбкой на устах. Перед самым
концом она, однако, вдруг приходит в непонятное возбуждение: она слышит детское пение и
неожиданно узнает голос своего маленького Вилли. Напрасно муж уверяет ее, что голоса детей
доносятся из соседнего двора. Между мужем и женой непроницаемая стена, разделяющая два
отношения к смерти и посмертному существованию [304].

На пути к спиритизму

Джейн Эйр, героиня Шарлотты Бронте, находится на полпути между де Ла Ферронэ и простодушно
верующими американцами, предвосхищающими постулаты спиритизма. Джейн более сдержанна,
менее откровенна в своей вере, но не скрывает, что верит в возможность общения между живыми и
умершими. Она использует выражение desembodied souls, «души, лишенные тела». Размышляя при
луне о своих отношениях с мистером Рочестером, она вдруг видит в воздухе блистающую во тьме
белую человеческую фигуру, которая «настойчиво смотрела на меня и говорила с моей душой». «И,
столь близкая, несмотря на неизмеримое расстояние, она прошептала мне на ухо: «Дочь моя, беги от
соблазна». — "Матушка, я это сделаю"». О простом воспоминании не могло быть и речи: Джейн почти
не знала своей матери и никогда о ней не говорит. Но мать бережет ее, защищает оттуда, из мира
иного, и в ту минуту, когда юная девушка викторианской эпохи рискует утратить добродетель, мать
является ей, как deus ex machina, и чудесным образом показывает выход из трудного положения.

В том же романе Шарлотты Бронте есть и другой пример общения душ, но на этот раз между душами
живых людей, разделенных большим расстоянием. Собираясь вступить в брак с пастором-